Ко Дню музыки

У каждого из нас есть песня, которая сопровождает нас всю жизнь. Бывает так, что вкусы со временем меняются, но всё же мелодии детства мы помним всегда. В преддверии Дня музыки своими воспоминаниями поделилась Мария Селезнёва из д. Сарыбалык.

Она рядом

Я очень люблю петь. Не могу утверждать, что умею, но очень люблю! С раннего детства меня окружала музыка, точнее песни. Они целый день звучали из радиоприёмника, ими щедро делились старшие подружки-школьницы. А во время киносеанса в клубе музыка разносилась по всей деревне.

Дома у нас были проигрыватель «Рекорд» и целая коллекция грампластинок, которые мама покупала при каждом удобном случае (они и сейчас хранятся у меня).

Долгими осенними и зимними вечерами мы слушали музыку. Это был этакий семейный ритуал. После ужина усаживались на диван в «зале», на стол ставилась стеклянная вазочка с конфетами и печеньками. Мама поднимала крышку проигрывателя, смахивала с диска бархаткой несуществующие пылинки, аккуратно вынимала из бумажного конверта пластинку, бережно освобождала её от целлофанового чехла и, уложив на диск, опускала звукосниматель.

Отец уважал творчество М. Бернеса и Кола Бельды, а кумирами мамы были М. Магомаев, Э. Хиль и В. Ободзинский. Бабушка обожала песни Л. Руслановой и страдания. Мне же было всё равно, что слушать. Почти все песни я знала наизусть и постоянно что-то пела, не вникая в смысл и нещадно коверкая слова. Как слышала, так и пела.

А рядом жила совсем другая музыка – иные песни и исполнители. Именно они оставили в моей душе такой глубокий след, что и сейчас, слушая или просто вспоминая ту живую музыку, я словно прокручиваю в памяти яркую цветную киноленту, в которой отразилась жизнь знакомых мне героев и моя собственная.

Песня рисует картину

Летнее утро наполнено суетой и музыкой. На нашей улице праздник. У соседей наискосок свадьба, они выдают замуж дочку Любу, умницу и красавицу. Ближе к обеду нарядные мама и бабушка идут смотреть, как жених будет «покупать» невесту. Я, конечно, увязываюсь с ними, дома-то никого нет.

Во дворе много народа, очень шумно, а вот Любы нигде не видно. Наверняка где-то прячется, бедняжка не хочет «продаваться». Приехал жених с какими-то людьми на белой машине с лентами и куклой на капоте. Но в дом их не впускают. Пока я разглядывала куклу, пропустила главное. Жених уже вёл Любу за руку! Всё-таки купил! Но не похоже, что невеста огорчена – идёт, улыбается, вся в белом, красивая такая! Жених мне определённо не нравится: чёрный, и усы как у нашего кота Микады. Молодые сели в машину и уехали, а родня во дворе пляшет. И чему, спрашивается, радуются? Что Любу продали? В расстроенных чувствах плетусь за мамой и бабушкой домой…

Вечером родители уходят «гулять» на свадьбе. Значит, днём всё было понарошку? Вот хитрые какие!

Меня оставляют дома с бабушкой. Спать ещё рано, и мы «вечеруем» за оградой на лавочке. Вечер тихий и тёплый. Солнце клонится к закату, озаряя рощу напротив, словно пламя разгорается. Бабушка говорит, что похоже на картину «малёванную» (рисованную). Со стороны свадьбы доносятся звуки гармони, залихватские частушки. В какой-то момент гармонь, всхлипнув, замолкает, и красивый женский голос заводит песню:

– Закаты, русские закаты,

Огнём горит сосновый бор…

Песню подхватывают:

– Стоят берёзки, как девчата,

Из леса выйдя на простор…

И вот она уже заполнила всю улицу, поднялась над домами и деревьями. А я сижу ошеломлённая открытием, что поют-то об этом закате и этих берёзках. Песня рисует картину!

Сижу, не шевелясь, боясь, что чудо исчезнет, но песня льётся широко и вольно, добавляя ярких красок и очарования!

Полюшко родное

Мне лет пять. Завтра в соседнем селе намечается праздник по случаю завершения сева «отсевная». А сегодня родители весь день спорят: брать ли меня с собой. Мама категорически против, там будет много «разношёрстного» народа, будут пьяные, наконец, очень жарко и вообще детям там делать нечего! Отец хочет, чтобы я поехала, там будут продавать лимонад и мороженое, а ещё будет концерт, и моя двоюродная сестра Валя споёт под гармошку. На этих словах я начинаю жалобно подвывать, и мама сдаётся. Пораньше укладываюсь спать, чтобы поскорее наступило завтра…

Утром мы наряженные грузимся в транспортную телегу и через полчаса по посёлку старенький «Беларус» доставляет нас к месту.

За селом, прямо рядом с огромным полем, в тени берёзовой рощицы идут приготовления к празднику. Широкой лентой прямо на траве расстелены палатки. Там хлопочут женщины, накрывая импровизированный стол. Мама уносит туда сумку со стряпнёй и направляется к автолавкам, где уже бойко идёт торговля.

А мы с папой идём туда, где побольше народа – к машине с раскрытыми бортами. Это сцена! Скоро начнётся концерт. Попутно я собираю букет из колокольчиков, чтобы подарить Вале.

Наконец поднялся гармонист, а с ним девушки в сарафанах. Пели красиво, но громко и непонятно. Чтобы было лучше видно, отец посадил меня на плечо. Ох, здорово-то как! Выше всех, вот какой молодец мой папка! И тут зазвучала песня. Тихая, будто ветерок подул.

Упади, дарёная роса,

Расступитесь, синие леса,

Засветился в поле колокольчик

И поёт на голоса!

Ах ты, полюшко родное,

Светлый край моей земли…

Хорошо-то как… И полюшко – вот оно, и лес, будто в сказке, и колокольчики в руке!

Здесь меня отец на руки брал,

Высоко над полем поднимал…

Всё так и есть, сижу на плече у папки, и нет никого счастливее меня… И мама у папиного локтя прижалась. Мы вместе.

Давно ушли мои папа и мама. И поле тоже отжило свой век. А песня осталась, словно кусочек моего детства… тёплого и светлого.

Сад-виноград

Вспоминаю, как во времена моего детства по поводу и просто так собирались семьями, роднёй и просто по-соседски. Выставлялось на стол нехитрое угощение, беседовали, шутили и обязательно кто-нибудь запевал песню. Пели красиво, душевно, а главное – искренне. Многое бы я сейчас отдала, чтобы очутиться вновь за тем столом в нашем дворе, со всех сторон окружённом клёнами. Сверху – кусок голубого неба, под ногами мягкий зелёный ковёр спорыша, в клумбах много-много ярких георгинов, любимых маминых цветов.

Каждое лето к нам приезжал дальний родственник, балагур и гармонист дядя Миша. Собирались родственники, и получалось доброе застолье с воспоминаниями, новостями и, конечно же, песнями под гармонь.

Любимой песней была «Сад-виноград». Запевали её всегда дядя Митя и дед Иван после нескольких чарочек.

Дело в том, что у моих отца и бабушки Марфы Трофимовны отношения складывались, прямо скажем, классические: «тёща-зять». Тёща пыталась держать семейные бразды правления, зять не желал сдавать позиции. Мужская часть родичей была на стороне отца, женщины соблюдали нейтралитет.

И вот, дед запевает «Сад-виноград», дядя подхватывает, мой папка ждёт свой выход.

– Эх, сад-виноград, зелёная роща,

А кто виноват – жена или тёща?

Со свистом и притопом выходит зять:

– Тёща виноватая!

Все смеются, бабушка беззлобно комментирует: «Дурному не скучно и самому!», – и пристукивает в такт песне деревянной ложкой.

На какое-то время у зятя с тёщей устанавливается в отношениях баланс. А за столом поют и поют. И так на душе тепло и радостно оттого, что собрались все вместе одной дружной семьёй, и за одним столом никому не тесно.

Про любовь

Наша улица была самой широкой в деревне и самой красивой. Домики в два ровных рядочка, никаких пустырей и кривулин. Только один будто слегка поднялся на холмик. Стоит этаким теремком.

Жила в нём простая, бесхитростная женщина, приветливая со всеми, хозяйственная Нюра. Жила без мужа, растила сына Кольку. Красотой её природа обделила, оттого и судьба не задалась. Была Нюра сутулая, лицо в рябинах, нос великоват. За внешней неказистостью мужики не смогли разглядеть её внутреннюю красоту, что уж тут поделаешь. И был у неё знакомый по переписке, как в деревне говорили – «заочник». Наезжал он часто, выглядел форсисто – ну точь-в-точь Егор из фильма «Калина красная». С его появлением женщина менялась на глазах. Из шкафа появлялись на свет зелёный шерстяной жакет, цветастый полушалок с кистями и туфли на каблучке. Называл «заочник» Нюру Аннушкой, а на людях Анной Григорьевной, вёл её по улице, придерживая под локоток. И молодела, и хорошела Аннушка на глазах, летала как на крыльях.

А по вечерам выходил «заочник» в кипельно-белой майке-безрукавке на высокое крыльцо с сигаретой в зубах и лихо играл на гармони. Играл он виртуозно, голос имел приятный, песен знал множество. Вся улица высыпала на лавочки послушать. Нюра пристраивалась на крылечке рядышком, щёлкала семечки, наслаждаясь своим кратковременным счастьем. Хулиган Колька, подстриженный и умытый, гордо раскачивался на калитке, объедался конфетами и пряниками и называл гостя «батей».

Пожив недельку, «заочник» опять надолго исчезал. Прятались в шкаф жакет, яркий полушалок и туфли на каблуке. Гармонь стояла на венском стуле, накрытая вышитой накидкой. А Нюра снова ждала. Ведь обещала же песня:

Войду я к милой в терем

И брошусь в ноги к ней.

И будем жить мы с милой,

Не зная чёрных дней…

Может, ожидание счастья – это и есть настоящее счастье? Как знать… Но песня обмануть не могла. Нюра ей верила!

Именины

На самом конце улицы приютилась под старым тополем маленькая беленькая избёнка, смотрит на мир чисто промытыми окошками. Её хозяйка, бабушка Ульяна не получает писем и газет. Только в день выдачи пенсии моя мама, почтальон, приносит ей 12 рублей. Сегодня баба Уля встречает нас у калитки. Она в нарядном платье, новом фартуке и ослепительно белом платочке. Приглашает маму: «Дуня, доченька, зайди в хату, гости у меня. Посиди с нами чуток. Именинница я сегодня. И ты, внучка, заходи».  Мама спешит на работу, но бабушку обидеть не хочется, и мы принимаем приглашение. В избе чисто и прохладно, пахнет травой и хлебом. За столом на лавках сидят женщины (для меня – бабушки). Они любят маму, зовут её дочкой и почему-то жалеют. Я ещё слишком мала, чтобы понять причину этой жалости. Мама к угощению на столе едва прикасается, а вот песни слушать любит. А поют женщины по-своему: и поют, и беседуют одновременно.

– За туманом ничего не видно.

Только видно дуба зелёного.

– Ох, девки, как мы раньше-то певали. Бывало на Гриве запою, а Прасковья на Долу подхватывает (Грива и Дол – названия улиц). На фронт своего провожала, плакала да пела, чтоб голос мой не забыл.

– Под тем дубом криница стояла,

В той кринице девка воду брала.

Уронила золото ведёрце,

Защемило казаково сердце.

– Я помню, как колхозное ведро утопила, дак мой Денис полдня доставал. И вить достал-таки! В 42-м вечер справили, а утром повестку принесли, одно письмецо получила. То-то радости было, душа пела. А после сгинул… Сынок уж без него родился.

– А кто моё ведёрце достанет,

Тот со мной на рушничок станет.

– Вот думаю, может, где живой… Во сне всё домой возвращается, часто снится. Да, где уж, сколько годов прошло!

– Отозвался казак молоденький,

Уж я твоё ведёрце достану,

Я с тобой на рушничок стану.

– Мой в 45-м вернулся… израненный весь – курочке клюнуть некуда. В 46-м похоронила. Каки уж потом песни!

Поют… Поют вместе, да каждая о своём… Сердцем прикасаются к прошлому. Лица – как на иконах. Мы потихонечку уходим, а песня всё не кончается.

– За туманом ничего не видно…

Моё потаённое

Вот таким своеобразным было музыкальное сопровождение моего детства.

Были и детские песни – только что вышедшие грампластинки с «Антошкой» и «Колыбельной медведицы».

Потом я пошла в школу и с удовольствием пела «Наш край», «Ввейтесь кострами» и ещё много замечательных песен.

А когда мне исполнилось 10 лет, в доме появился огромный чёрно-белый телевизор «Крым», а вместе с ним и новая музыка! И всё же осталась мне ближе и роднее та, к которой я прикоснулась в детстве, которая была частью жизни людей, меня окружавших. Живёт она во мне, не умолкая, до сих пор!